17 лет мне сказали: надо идти защищать Родину — я пошел. В 19 лет сказали, что первыми в бой пойдут коммунисты (это не формула из фронтовой печати — это правда), и я написал заявление. Мне говорили: лезь в ледяную воду — я лез, стреляй — я стрелял, пей фронтовые 100 грамм — я пил. Дисциплина в любом деле — главное, а на фронте она ох как нужна была. Стоит дрогнуть одному-двум — и может случиться непоправимое. Особенно если это случится у командира.
Не слишком ли часто за последнее время промахи руководителей стали прикрывать языком юристов — «не сделал многого»? А он, этот промах, равнозначен преступлению. Выпустил браку на миллион — выговор, растранжирил два миллиона — строгий выговор. Так кто ж тут виноват в преступной неспособности руководить?
Теперь о репрессиях. В то время без них было не обойтись, и не только И. В. Сталину. Вот пример: телеграмма симбирскому губпродкомиссару «…Хлеб от крестьян Вы обязаны принимать днем и ночью. Если подтвердится, что Вы после 4 часов не принимали хлеба, заставляли крестьян ждать до утра, то Вы будете расстреляны. Председатель Совнаркома Ленин» (Полн. собр. соч., т. 50, с. 238).[80]
25 мая 1987 г.
Г. Р. Клейнер, 56 лет, г. Одесса. Счастлив, что дожил до этого дня
Хочу выразить Вам свою благодарность за публикацию статьи о Сталине. Мне 56 лет, и я счастлив, что дожил до этого дня. С первых дней работы М. С. Горбачева в качестве Генерального секретаря я для себя определил несколько основных показателей, по которым был намерен судить о перестройке — не очередная ли это кампания? Для меня и многих других отношение к Сталину — один из самых важных показателей, так как все остальное — лишь производное от этого фактора. Я полностью разделяю точку зрения тов. Самсонова, но считаю, что в этой статье он сказал не все. Пора обнародовать материалы XX съезда КПСС. Нет сомнений в том, что тов. Киров был убит по прямому указанию Сталина. Он же вынудил тов. Орджоникидзе к самоубийству — этот факт был опубликован в одной из книг.[81] В условиях террора не было людей, которые могли бы как-то критиковать Сталина, поэтому его ошибки имели самые трагические последствия. Большая часть трудностей в развитии нашего социалистического общества вызвана именно ошибками уверовавшего в собственную гениальность Сталина. Те ошибки, которые потом допускали тов. Хрущев и Брежнев, в значительной мере порождены культом Сталина, который полностью, или почти полностью, ликвидировал даже ничтожное количество возможностей для критики не только Генерального секретаря, но и рядового инструктора райкома партии. Ну а продовольственная проблема — разве это не следствие коллективизации «по Сталину»? А 1941 год? А насажденная Сталиным политика подбора кадров, при которой прием в институты, прием на работу и назначение руководителей всех рангов производились по принципам, не имеющим ничего общего с ленинскими нормами, с интересами государства? Эти принципы подбора кадров настолько прижились, что сегодня, когда нам дали возможность самим выбирать руководителей, мы не знаем, как это делать.
Я не рассчитываю на публикацию моего письма. Но прошу хотя бы в порядке дискуссии опубликовать из него пять-шесть предложений.
25 мая 1987 г.
В. И. Алексеев, 49 лет, г. Москва. Историки будущего разберутся
На протяжении жизни мое отношение к личности И. В. Сталина неоднократно менялось. В детстве и подростковом возрасте у меня в сознании он занимал, видимо, примерно такое же место, какое у мальчика, воспитываемого в религиозной среде, занимает Иисус Христос, Саваоф, Магомет или Будда. Его портреты глядели со стен в школе и на улице, имя ежечасно звучало в ушах. Я вместе с миллионами других мальчиков и девочек на уроках пения и пионерских утренниках с истинным воодушевлением пел звонкие песни типа
Ведь недаром к светлым далям
в золотой счастливый век
нас ведет товарищ Сталин —
самый мудрый человек.
На выпускных экзаменах в седьмом классе с пафосом прочел стихотворение М. Исаковского «Слово к товарищу Сталину», за что получил похвальную грамоту. Киноленты «Клятва», «Падение Берлина», «Незабываемый 1919 год» производили на меня сильнейшее впечатление.
В ранней юности образ великого вождя в моей голове слегка потускнел. Уже через несколько месяцев после его смерти появились первые статьи, в которых сдержанно говорилось о некоторой переоценке роли И. В. Сталина. Я, 16-летний юнец, принял эти известия без излишнего сопротивления. Все вроде бы правильно: Сталин не божество, а человек, но гениальный. Учась в институте и изучая предмет под названием «Основы марксизма-ленинизма», не без интереса читал сталинские труды «Анархизм или социализм?» и «О диалектическом и историческом материализме», находя их понятными и глубокими.
И вдруг, когда заканчивал второй курс, как гром среди ясного неба грянул XX съезд КПСС, чтение на закрытом комсомольском собрании специального доклада Н. С. Хрущева. Потребовалось срочно забыть, изгнать из сознания то, что вдалбливалось и зазубривалось не один год. Без этого нельзя было сдать последний экзамен по истории КПСС. Пришлось насиловать память и сознание, они ожесточенно сопротивлялись. Не знаю, удалось бы сломить это отчаянное сопротивление, не приди на помощь чувства: вдруг вскрылась тщательно сберегаемая от меня жгучая семейная тайна… Оказывается, мой дед по матери, крестьянин, участник двух войн и трех революций, председатель сельсовета в последние годы жизни на воле, в 1937 году — в год моего рождения — был необоснованно репрессирован. Пришло известие о реабилитации, выяснились кошмарные подробности гибели больного, израненного старика на лесоповале в Сибири. Зарыдала и забилась в истерике мать…
И занял И. В. Сталин в моем сознании ту полку, на которой у религиозного молодого человека располагается то, что зовется чертом, Сатаной.
Но шло время, снова качнулось с чьей-то помощью общественное мнение. Появились кинофильмы вроде «Освобождения», «Солдат свободы» и «Битвы за Москву», романы и повести, в которых предстал образ Сталина-патриота, не меняющего плененного маршала на пленного сына-солдата, волевого и дальновидного полководца, дипломата и прозорливого политика. Мое уже далеко не юношеское восприятие на эти качания отреагировало слабо, как не откликается и на последние всплески, связанные с появлением романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». Что ж: «годы минули, страсти улеглись»! Сталин теперь представляется мне человеком со способностями чуть выше среднего, волею слепого случая вознесенным к вершинам власти, как щепка на гребне революционной волны, а вовсе не гением Добра или Зла. Надо помнить суждение замечательного русского историка Ключевского о том, что объективная оценка того или иного государственного деятеля может быть дана только через сто лет после
